вернуться на главную
О НЕТОЧНОСТЯХ, НЕДОРАБОТКАХ И ОШИБКАХ, СОДЕРЖАЩИХСЯ
В ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ ГК РФ
В статье проф. Санкт-Петербургского государственного университета, докт. юрид. наук О.А.Городова (Санкт-Петербург, gorodov@inbox.ru) содержится аналитический материал, представляющий собой ответы на некоторые проблемные вопросы законодательства об интеллектуальной собственности, обнародованные проф. Э.П.Гавриловым в статье «10 недостатков четвертой части ГК РФ, которые необходимо исправить»1, опубликованной в журнале «Патенты и лицензии. Интеллектуальные права».
Ключевые слова: кодификация права интеллектуальной собственности, интеллектуальные права, изобретение, фирменное наименование, исключительное право, авторское вознаграждение.
ON INACCURACIES, DEFECTS AND MISTAKES CONTAINING IN THE PART IV OF THE CIVIL CODE OF THE RUSSIAN FEDERATION
In article of O.A.Gorodov, prof. of the St. Petersburg State University, Doctor of Law (St. Petersburg, gorodov@inbox.ru), the analytical material representing answers to some problematic issues of the legislation on intellectual property published by the prof. E.P.Gavrilov in the article «10 disadvanteges of the Part IV of the Civil Code of the Russian Federation which need to be corrected» published in the magazine «Patents & Licenses. Intellectual rights» are contained.
Key words: codification of intellectual property law, intellectual rights, invention, trade name, exclusive right, remuneration.
В статье проф. Э.П. Гаврилова содержится призыв, адресованный специалистам по праву интеллектуальной собственности, к обсуждению поднятых автором проблем, касающихся устранения все еще имеющихся неточностей, недоработок и ошибок в действующей редакции четвертой части ГК РФ. Позиционируя себя со сторонниками полной кодификации права интеллектуальной собственности, автор указанной статьи, по всей видимости, не разделяет скепсиса специалистов из противоположного лагеря относительно конструктивных возможностей такой кодификации, которая с завидным постоянством подвергается корректировке2, однако не считает ее совершенной и показывает слегка деформирующее, но не критическое воздействие отдельных законоположений на сферу правового регулирования отношений в области интеллектуальной собственности и возникающих в связи с этим правовых проблем.
1 Гаврилов Э.П. 10 недостатков четвертой части ГК РФ, которые необходимо исправить//Патенты и лицензии. Интеллектуальные права. 2015. № 10. С. 2.
2 На 13 июля 2015 г изменения и дополнения вносились в четвертую часть ГК РФ 13 раз. Поэтому к 10-летнему юбилею, по всей видимости, она еще не раз подвергнется совершенствованию и предстанет в несколько ином облике по сравнению с действующим в настоящее время и, надо полагать, все еще промежуточным ее вариантом.
Таких проблем выявлено 10. На наш взгляд, они весьма разнородны по степени значимости для сферы интеллектуальной собственности и в известной мере продиктованы субъективными предпочтениями, на которые автор, вне всякого сомнения, имеет право. Следует также отметить, что основные дискуссии между сторонниками и противниками полной кодификации ведутся в нашей литературе не только и не столько вокруг обозначенных 10 проблем, а в более широких методологических и теоретических диапазонах, о чем свидетельствуют многочисленные научные, в том числе диссертационные работы, подготовленные в период действия четвертой части ГК РФ. В десятку проблем не попали, например, следующие вопросы .
Выполняет ли функции общей части права интеллектуальной собственности глава 69 «Общие положения» в ее действующей редакции?
Необходимо ли было включать в структуру четвертой части ГК РФ главу 77 «Право использования результатов интеллектуальной деятельности в составе единой технологии»?
Достигла ли целей попытка замены понятия «интеллектуальная собственность» понятием «интеллектуальные права»?
С какой целью в отношении секретных изобретений применяется двухрежимный вариант правовой охраны, включающий несовместимые режимы исключительных прав и государственной тайны?
Почему в законодательстве (ст. 1372 ГК РФ) легализован в принципе не реализуемый на практике институт патентного заказа?
Почему исключительные права были лишены качеств абсолютных прав посредством введения в гражданский обиход института самостоятельных исключительных прав?
И таких вопросов наберется не один десяток. Часть из них ставилась специалистами по праву интеллектуальной собственности перед законодателем и юридической общественностью еще на стадии проекта четвертой части, но была проигнорирована ее разработчиками3. Перспектив в решении этих вопросов в ближайшее время, видимо, нет.
3 См., например: Белая книга: история и проблемы кодификации законодательства об интеллектуальной собственности: Сб. документов, материалов и научных статей/Под ред. докт. юрид. наук В.Н.Лопатина. М., 2007.
Обратимся, однако, к некоторым проблемам, которые обнародовал в своей статье проф. Э.П.Гаврилов. Первую проблему автор рассматриваемой статьи связывает с отсутствием в четвертой части ГК РФ норм, устанавливающих обязательные ставки вознаграждения, которое должно выплачиваться авторам служебных изобретений, служебных полезных моделей, служебных промышленных образцов (п. 5 ст. 1246 ГК РФ). Проблема действительно существует и требует своего разрешения, но, как представляется, не может быть отнесена к разряду самых больших (с точки зрения практики) недостатков норм, содержащихся в четвертой части ГК РФ. Действительно, отношения между работником и работодателем не всегда безоблачны в денежном отношении, и законодатель, учитывая это, должен находить решения, не дающие работодателю возможности обходить противоречивые предписания и декларативные правила действующего законодательства. Поэтому следует согласиться с позицией проф. Э.П.Гаврилова относительно предложения по установлению императивных минимальных ставок авторского вознаграждения, срока и порядка его выплаты, которыми руководствовались бы работодатель и суд.
Однако по поводу п. 5 ст. 1246 ГК РФ возникает еще один вопрос. Почему по смыслу указанного пункта Правительство РФ может устанавливать ставки, порядок и сроки выплаты вознаграждения только за служебные изобретения, служебные полезные модели, служебные промышленные образцы? Из перечня служебных результатов интеллектуальной деятельности в этом отношении оказались изъяты по причинам, известным только разработчикам, например, служебные селекционные достижения (ст. 1439 ГК РФ), служебные топологии интегральных микросхем (ст. 1461 ГК РФ) и служебные секреты производства (ст. 1470 ГК РФ). Это ведь тоже охраняемые результаты интеллектуальной деятельности по смыслу ст. 1225 ГК РФ. И если в отношении служебных селекционных достижений все выглядит на бумаге достаточно благополучно, поскольку работник имеет право на получение от работодателя вознаграждения за использование созданного, выведенного или выявленного служебного селекционного достижения в размере и на условиях, определяемых соглашением между ними, но не менее чем в размере, составляющем два процента от суммы ежегодного дохода от использования селекционного достижения, включая доход от предоставления лицензий, то автор служебной топологии действительно остается один на один с работодателем, даже без минимальной поддержки со стороны Правительства РФ. А работник, создавший секрет производства, вообще лишен какого-либо права на получение за это вознаграждения и может рассчитывать только на милость работодателя и сочувствие профсоюза, в котором состоит.
Следующая проблема, обозначенная в статье проф. Э.П.Гаврилова, касается структуры раздела VII ГК РФ, который, как известно, включает в том числе и нормы об обязательствах и договорах по поводу интеллектуальных прав. Действительно, указанный раздел содержит как общие положения о некоторых договорах, заключаемых в сфере интеллектуальной собственности (глава 69 ГК РФ), так и специальные положения о договорах, опосредующих динамику имущественных прав на отдельные результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации, которые сформулированы в соответствующих главах четвертой части ГК РФ. С точки зрения качества правового регулирования договорных отношений правила раздела VII ГК РФ являются шагом вперед по сравнению с тем, как они были урегулированы в докодификационный период существования российского законодательства об интеллектуальной собственности.
Что касается вопроса о месте правил об обязательствах и договорах, опосредующих отношения в сфере интеллектуальной собственности, то ответить на него не так просто. Если следовать весьма логичной структуре учебников по гражданскому праву, известных широкому кругу специалистов, то указанные обязательства и договоры уже давно рассматриваются в учебных целях как часть обязательственного права, выступающего в роли подотрасли гражданского права наряду с договорными обязательствами по передаче имущества в собственность, обязательствами по производству работ, оказанию услуг и т.д.4. И их место в структуре ГК РФ, по замыслу авторов учебника, как раз и должно быть привязано к разделам III и IV. Однако одно дело учебник, а другое – кодифицированный нормативно-правовой акт. Специфика правовой охраны различных объектов интеллектуальной собственности а соответственно и специфика оборота имущественных прав на них такова, что разрыв нормативного массива, посвященного интеллектуальным правам, и вывод из его структуры договорной части не даст, как представляется, кроме эстетического, какого-либо иного положительного и главным образом практического эффекта.
4 См.: Российское гражданское право: Учебник. В 2-х т. Т. 2. Обязательственное право/Отв. ред. Е.А.Суханов. М., 2010. С. 539–636 (авторы – Е.А.Суханов, Н.В.Щербак).
В некотором общем виде по аналогии с главой 69 ГК РФ могут быть представлены в разделе IV ГК РФ договоры об отчуждении исключительного права и лицензионные договоры, а также государственные и муниципальные контракты, заключаемые при выполнении работ для государственных и муниципальных нужд, но их условия специфичны и во многом зависят от особенностей того либо иного результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации. А каким образом привести в единую систему многочисленные авторские договоры, договоры о передаче полномочий по управлению правами на коллективной основе, договор коммерческой концессии, договор залога исключительных прав, а также сконструированные в ст. 10 и 11 федерального закона от 25 декабря 2008 г. № 284-ФЗ «О передаче прав на единые технологии» договоры о передаче прав на единые технологии и договоры о выполнении дополнительных работ по доведению единой технологии до стадии практического применения с учетом потребностей заинтересованного лица? Из-за отсутствия единого классификационного основания для определения места этих договоров в действующей системе гражданских договорных обязательств, как представляется, разработчики раздела VII ГК РФ оказались не в состоянии сосредоточить все нормы о договорах в сфере интеллектуальной собственности в главе 69 ГК РФ, призванной выступать в роли общей части законодательства об интеллектуальной собственности.
Не отвергая в целом идею проф. Э.П.Гаврилова о необходимости серьезно изменить структуру ГК РФ в связи с пересмотром места договоров, касающихся интеллектуальных прав в ее концептуальном значении, мы все же полагаем, что подобного рода «перекодификация» без тщательного научного анализа, включающего инвентаризацию всех закрепленных в настоящее время договорных форм в сфере интеллектуальной собственности и их привязки к существующим договорным типам преждевременна. Кроме того, следовало бы вернуть в сферу правовой регламентации институт так называемых полных лицензий, предусматривающих отчуждение всего объема исключительных прав на использование охраняемого результата интеллектуальной деятельности на время.
Следующий недостаток, на который указывает проф. Э.П.Гаврилов, касается правового режима секретов производства (ноу-хау), который установлен действующим законодательством об интеллектуальной собственности (ст. 1466 ГК РФ). Мы неоднократно высказывали свою точку зрения по данному вопросу5, поэтому полностью поддерживаем позицию о необходимости исправления серьезных правовых ошибок, допущенных законодателем при формулировке правил главы 75 ГК РФ, и прежде всего некорректных положений, касающихся участия в гражданском обороте исключительных прав на секрет производства без самого секрета производства. Действительно, единственно возможный с фактической, а не с формально-юридической точки зрения механизм передачи секрета производства, под которым законодатель понимает сведения любого характера (производственные, технические, экономические, организационные и другие) о результатах интеллектуальной деятельности в научно-технической сфере и о способах осуществления профессиональной деятельности, – передача самого секрета производства, а не исключительного права на него. Но передать секрет производства как информационный по своей сущности продукт, являющийся по смыслу п. 1 ст. 1225 ГК РФ результатом интеллектуальной деятельности, согласно действующему законодательству невозможно. Такой передаче препятствует правило, сформулированное в п. 4 ст. 129 ГК РФ.
5 См., например: Городов О.А. Российская модель распоряжения исключительным правом на секрет производства//Патенты и лицензии. Интеллектуальные права. 2015. № 2. С. 2.
Вообще способность к адекватному установлению правового режима конфиденциальной или секретной информации в отношении не подлежащих публичному разглашению результатов интеллектуальной деятельности не может рассматриваться в качестве положительной характеристики деятельности российского законодателя. Терминологические, логические, сущностные противоречия пронизывают не только действующие правила о секретах производства, но и правила о секретных изобретениях (§7 главы 72 ГК РФ)6. В этом смысле требуется значительная работа по устранению противоречий между правилами раздела VII ГК РФ и положениями законодательства о коммерческой и государственной тайне.
6 См. также: Городов О.А. Правовой режим секретных изобретений//Патенты и лицензии. Интеллектуальные права. 2014. № 12. С. 9.
Еще один недостаток, выявленный проф. Э.П.Гавриловым, касается нелогичного определения сферы действия исключительного права на фирменное наименование. Пример, приведенный им в статье, наглядно подтверждает тезис о том, что исключительное право на фирменное наименование сконструировано неоправданно широко. С указанным тезисом надлежит согласиться. Подобного рода конструкция не только порождает на практике многочисленные споры, но и формирует в высшей степени противоречивую практику правоприменения.
Однако действующая конструкция исключительного права на фирменное наименование – не единственное слабое звено в системе правил, обеспечивающих правовую охрану и использование этого средства индивидуализации. В неменьшей степени требует корректировки и норма, закрепленная в п. 1 ст. 1475 ГК РФ, согласно которой на территории Российской Федерации действует исключительное право на фирменное наименование, включенное в единый государственный реестр юридических лиц. Указанная норма вносит неопределенность в решение вопроса о правовой охране фирменных наименований на территории Российской Федерации, которые принадлежат некоторым категориям иностранных юридических лиц. Кроме того, представляется не вполне обоснованным с позиции положений ст. 8 Парижской конвенции по охране промышленной собственности правило, сформулированное в п. 2 ст. 1475 ГК РФ, в соответствии с которым действие исключительного права на фирменное наименование приурочено к дате регистрации юридического лица.
В дополнение к сказанному в отношении фирменных наименований нельзя обойти новеллу п. 1 ст. 54 ГК РФ, которая вводит в оборот наряду с фирменным наименованием, полагающимся коммерческой организации, еще и наименование коммерческой организации, включающее указание на характер деятельности юридического лица. Являются ли фирменное наименование и наименование коммерческой организации синонимами, законодатель, разумеется, не уточняет. Оптимисты, надо полагать, считают, что во втором предложении п. 1 ст. 54 ГК РФ пропущено слово «фирменное» . Пессимистам, видимо, кажется, что законодатель сконструировал для коммерческих организаций новое, дополнительное, но, к сожалению, неохраняемое средство индивидуализации.
Вполне естественным выглядит замечание проф. Э.П.Гаврилова о необходимости пересмотра трехчленной структуры интеллектуальных прав. Однако, на наш взгляд, указанный пересмотр не должен происходить в результате дальнейшего «глубокого научного исследования и уточнения» понятия «интеллектуальные права» , как это предлагает автор рассматриваемой статьи, хотя такое исследование важно само по себе. Его необходимо было проводить еще до введения в действие четвертой части ГК РФ и, по всей видимости, не силами преимущественно одного, хотя и выдающегося специалиста7. При современной тенденции к как можно большему усложнению правового регулирования и тем самым запутыванию участников гражданского оборота посредством искусственного и часто лихорадочного насаждения «инновационных» юридических механизмов и схем, в том числе заимствованных из правопорядков зарубежных стран, мы получим более сложную и противоречивую по сравнению с существующей национальную юридическую картину интеллектуальных прав. Поэтому, как представляется, следует не совершенствовать явно декоративный институт интеллектуальных прав в современном его виде, а отказаться от него, вернувшись к прежней модели интеллектуальной собственности и ее центральному элементу – исключительному праву в его традиционном понимании.
7 См.: Дозорцев В.А. Интеллектуальные права: Понятие. Система. Задачи кодификации: Сб. статей. М., 2003.
Последнее замечание проф. Э.П.Гаврилова, на котором мы остановимся, касается необходимости глубокой ревизии и серьезных уточнений понятия «исключительное право» . При этом такие ревизия и уточнения, на наш взгляд, не относятся к доктринальным представлениям, которые оформились достаточно давно, а касаются действующих норм, сформулированных в разделе VII ГК РФ, в частности, в ст. 1229 ГК РФ. По смыслу правил, закрепленных в указанной статье, содержание исключительного права образуют правомочие использования того либо иного охраняемого результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации и правомочие распоряжения исключительным правом.
Легко заметить, что указанные правомочия имеют различные объекты. Первое – результат интеллектуальной деятельности, а второе – само исключительное право, что абсурдно само по себе и равнозначно, например, утверждению, что правомочие распоряжения как элемент содержания права собственности имеет своим объектом не вещь, а право собственности. Кроме того, правомочие распоряжения не является универсальным, как того следовало бы ожидать, и не может быть реализовано, например, в отношении исключительного права на фирменное наименование и наименование места происхождения товара. Как представляется, законодателю следовало бы отказаться от закрепленной в ст. 1229 ГК РФ структуры исключительного права и использовать его общепризнанную модель, включающую две группы прав8. Первая группа должна быть представлена личными неимущественными правами, а вторая – правами имущественного характера, ведущее место среди которых принадлежит праву использования результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации. Правомочию распоряжения самим исключительным правом в указанной модели места нет.
8 См., например: Липцик Д. Авторское право и смежные права/Пер с фр. М., 2002. С. 132–134.
Что касается тезиса проф. Э.П.Гаврилова о предполагаемой делимости исключительного права и обоснования этого тезиса в ранее опубликованных работах9, то их поддержка, по крайней мере в отношении объектов патентных прав, не представляется возможной. Кроме того, не вполне ясно, о делимости чего идет речь. Делимость по отдельным правомочиям – это одно дело, а делимость по объему прав, зафиксированному, например, формулой изобретения, – совершенно другое. Последнее, думается, занятие явно безнадежное не только с позиции действующего законодательства, но и с точки зрения необходимости соблюдения требования единства изобретения. В этой связи невозможно и отчуждение части объема исключительного права. При реализации такого отчуждения должно произойти не абстрактное, а реальное расщепление изобретения и его формулы на несколько самостоятельных фрагментов (пунктов). Каждый из независимых пунктов формулы должен описывать ту либо иную часть «первоначального» изобретения, отвечающего требованию единства. А это означает, что формула изобретения, подлежащая делению, не отражает единый изобретательский замысел, поскольку такой замысел присущ составным частям этого решения, нашедшим отражение в соответствующих независимых пунктах формулы, которые обладают самостоятельной новизной, изобретательским уровнем и промышленной применимостью. Формула изобретения, отвечающего требованию единства, не может рассыпаться на несколько самостоятельных формул, определяющих объем правовой охраны фрагментов первоначального изобретения.
9 См., например: Гаврилов Э.П. Объекты патентных прав и их делимость//Патенты и лицензии. 2010. № 3. С. 19.
Имеющая место на практике перемена лиц – сообладателей патента не является актом, влекущим деление исключительного права. В этом случае его объем остается неизменным.
Список литературы
1. Белая книга: история и проблемы кодификации законодательства об интеллектуальной собственности: Сб. документов, материалов и научных статей/Под ред. докт. юрид. наук В.Н. Лопатина. М., 2007.
2. Гаврилов Э.П. 10 недостатков четвертой части ГК РФ, которые необходимо исправить//Патенты и лицензии. Интеллектуальные права. 2015. № 10.
3. Гаврилов Э.П. Объекты патентных прав и их делимость//Патенты и лицензии. 2010. № 3.
4. Дозорцев В.А. Интеллектуальные права: Понятие. Система. Задачи кодификации: Сб. статей. М., 2003.
5. Городов О.А. Российская модель распоряжения исключительным правом на секрет производства//Патенты и лицензии. Интеллектуальные права. 2015. № 2.
6. Городов О.А. Правовой режим секретных изобретений//Патенты и лицензии. Интеллектуальные права. 2014. № 12.
7. Липцик Д. Авторское право и смежные права/Пер с фр. М., 2002.
8. Российское гражданское право: Учебник. В 2-х т. Т. 2. Обязательственное право/Отв. ред. Е.А.Суханов. М., 2010.